Антон Семиженко

Почему “киборгов” кормят баландой, а некоторые удирают из больницы

Тысячи украинских  мужчин возвращаются с фронта не только с физическими увечьями, но и душевной болью. В военных госпиталях защитникам Родины лечат тело, собирают руки и ноги, но зачастую не уделяют внимания психическому состоянию.
Непонятые и неуслышанные, бойцы заглушают боль алкоголем и таблетками. Волонтёры бьют тревогу: пережитое в зоне АТО может больно ударить не только по семьям участников боевых действий, но и по всему обществу. Солдатам необходима длительная реабилитация и серьезная работа с психологами, которые помогут пережить послевоенный шок.
В Одессе сейчас проходят реабилитацию около сотни участников войны на Донбассе. Сюда отправили лечиться 30 “киборгов”, освобожденных на днях в донецком аэропорту. Но даже здесь, где природа сама создала условия для телесного и физического исцеления, все непросто. О тараканах в лечебных палатах и голодных бойцах, которым волонтеры ищут даже нижнее белье, — в репортаже INSIDER.

Сбежал на костылях
— Алло? Привет, Боцманюра. Нашли! Всем давай отбой. Ну что, дома он. Я уже написала, что костылями по горбу надаю. Да, давай, до встречи. Спасибо, — Алла Русс завершает звонок и объясняет. — Это тоже “киборг”, в отпуске сейчас. Помогал нам искать “пропажу” — “киборга” Женю. Вы представьте, как это: перед Новым годом, на костылях выписаться из госпиталя, а потом без рюкзака и почти без денег сбежать неизвестно куда? Какая беда с ним там может случиться? Или побил бы кто, или замерз бы в одной тельняшке и дубленке. Ему перевязки нужны, в конце концов. Мне мои ребята отвечали: “Если он АТОшник — не пропадет”. И действительно, как-то добрался к родным, аж в Черниговскую область.
Одесситка Алла Русс — маркетолог в международной компании. Она замужем, растит дочку и сына. Два года назад Алла делилась в соцсетях рецептами прованской кухни и в шутку обсуждала, что когда-то откроет свой ресторан. Теперь мысли и время занимает забота о раненных бойцах АТО, которые лежат в Одесском военном госпитале. Благодаря Алле и другим волонтерам ребята получают медикаменты, еду, одежду, сигареты. Это помогает облегчить физические страдания. Но проблемы бойцов сложнее.
— Везде же трагедия, абсолютно в любом случае! Даже когда парень неудачно упал в окоп и что-то себе сломал — это беда уже. А тут человеку не могут сказать ни когда его будут оперировать, ни что он должен делать. Парень месяц тупит в потолок, бухает и просто не знает, куда приткнуться, — говорит Алла. Она пытается помочь ребятам. И поэтому 3 января в 11 утра мы с ней едем по Одессе в поисках модели парусника для сборки.
Об этом ее попросил Сергей, 33-летний парень. На войне он потерял ногу, передвигается на костылях. Из-за фантомных болей регулярно поднимает персонал на ноги — или, как выражается Алла, “фестивалит”. Кораблик должен помочь занять руки и мысли.

Сергей

В конце декабря Сергея выписали из госпиталя, и Новый год он встречал с семьей Аллы. Впрочем, со спокойным празднованием не сложилось: 31-го стало известно о пропаже “киборга” Жени.
— А первого числа я за безумные деньги еду на такси на ЖД-вокзал. Иду в “линейку”, договариваюсь, чтоб мне показали “капезушку” (“линейка” — линейное отделение милиции, “капезушка” — камера предварительного заключения, — ред.). Там его нет. Вызвали главного вокзального оперуполномоченного, нашли с ним общий язык: он даже походил по своим попрошайкам, поузнавал, не видели ли. Нет. Я везде пооставляла свои телефоны и его фотографии. Попросила, если он там появится — чтоб его просто закрыли. Параллельно другие волонтеры “поднимали на уши” комендатуру, РОВД, больницы, морги, пытались отследить местонахождение по номеру телефона.
Аллины “пташечки”, как она называет своих подопечных — не железные. Они не самые сдержанные, не самые интеллигентные — обычные дворовые парни, которые не чураются ни мата, ни водки, ни кулака. И, не встречая со стороны государства квалифицированной помощи, новые проблемы решают по-своему. Много пьют. Среди волонтеров ходит история, как в одной из палат бойцы выясняли отношения с помощью боевой гранаты. Благо, медсестра вовремя зашла и смогла остепенить парней.
— Я знаю волонтеров, которые стараются с бойцами не общаться, — продолжает Алла. — Они приносят необходимое, говорят: “Спасибо, мой герой” — и “до свидания”. А у тех, которые плотно с ребятами общаются, тоже от этого всего “подрывает крышечку”. Каждый находит свой выход. Кто-то ездит в зону АТО. Ты уже “подсаживаешься” на вот это “свій за свого”. А когда мы собираемся в кафе, даже на чей-то день рождения — вокруг очень быстро образовывается вакуум. Потому что разговоры — только о госпитале, о характере ран и лечении. О том, у кого гной, у кого нет части тела, какие лекарства кому нужны. Звучит все крайне специфически.

“Кинули нас на этаж ниже — мол, общайтесь себе там с тараканами”
За высокой оградой на Французском бульваре виднеются аккуратные домики, чистые дорожки, вокруг небольшого фонтана — гирлянды и декоративные олени. Это не военный госпиталь, это санаторий Службы безопасности Украины “Одесса”. Учреждение готово бесплатно реабилитировать воинов АТО, о чем сообщало Министерство обороны. Но военный госпиталь своих пациентов не отправлял туда ни разу.
Пару недель назад в соцсети на Аллу вышла начальник медучреждения, предложила помощь. Волонтеры самостоятельно отправили в санаторий двоих парней. Сергей — один из них.
Заходим к нему в корпус. Там просторные светлые коридоры, высокие потолки, на стенах — поздравления с Новым годом. В двухместной палате не так давно был ремонт. На окнах жалюзи. Сергей полулежа смотрит телевизор. Это рослый, крепкий парень. На шее — белые пластиковые бусы с большим крестиком. На правой ноге ниже колена — культя. В мирной жизни Сергей работал грузчиком в запорожской компании по перевозке морепродуктов. Ногу потерял под Мариуполем. Свои недели пребывания в госпитале вспоминает не очень лестно.
— Первые полдня в госпитале я пролежал в коридоре, ко мне никто не подходил. Потом забрали, вскрыли и почистили рану, — вспоминает Сергей. Чтобы добиться внимания доктора, бойцу приходилось устраивать “концерты”. — К гражданским доктора заходят каждый день: интересуются, как дела у них. А нас всех кинули на этаж ниже — и общайтесь себе там с тараканами.
Правда, у представителей госпиталя другой взгяд. “Я каждый день обходу их лично. Вообще-то я Сережу мог бы выгнать из госпиталя после первой пьянки, но мы этого не делали, мы терпели. Вы знаете, что врачи у нас по 12 часов операции делают. А сколько их наши девочки медвестры сняли с окон?!” — возмущается в ответ представитель госпиталя.
— Тараканы везде. Как-то ночью просыпаюсь, возле меня на тумбочке стоит стакан кефира, а они по нему бегают, аж волны ходят. Кефир пьют… Ещё меню больничное очень страшное. Похоже, они эту кашу перед варкой даже не моют — просто варят, как собакам. Хотя иногда, когда у них проверки, обед дают неплохой. С мясом.

Обычный обед

— А в обычные дни мяса не давали? — спрашиваем.
— Если б это можно было назвать мясом. Какая-то гадость неведомого происхождения. Воняет жутко и разлезается.
Алла говорит, что в городе есть рестораны, которые  готовы бесплатно кормить раненных бойцов. Наварить гречки и приготовить простых котлет им не в тягость.

Новогоднее меню.

— Они сообщают: “У нас есть 50 порций обеда нормального”, — рассказывает Алла. — Но я понимаю, что легально в госпиталь их не засунешь. Нет механизма. Поэтому многие волонтеры готовят дома. Но организоваться, чтоб ребята получали нормальное трехразовое питание, им не под силу. В один день холодильник у парней забит, а на другой день все пусто. И скромничают же: спрашиваем, есть еда? — “Да”. А на самом деле там мышь в холодильнике висит. Начинаешь нажимать — ну, говорят, молочка принеси.
Волонтер жалуется, что бойцам сразу после операции госпиталь предлагает капустную кашу. При этом у парней специальный режим питания, им даже апельсины нельзя давать из-за толстой клетчатки, только мандарины. Капуста решительно противопоказана. А нужного питания — мяса, яиц, молока и кисломолочных продуктов — в госпитале почти не дают.

Спрашиваем у Сергея, беспокоится ли в госпитале кто-то их душевным состоянием.
— Психолога видел, только когда комиссию проходил. И то — я сам бегал его искал. Никто не интересовался, что и как я пережил, душевное состояние мы сами себе устраиваем. Выпиваем иногда. На передовой сколько ни пьешь, не пьянеешь. А тут ты знаешь, что твоей жизни ничего не угрожает и тебе нужно расслабиться. Поэтому пьешь, боль тупеет и можно уснуть.
— А как воспринимаются поездки в дельфинарий и филармонию?
— Можно забыться без алкоголя и таблеток. Когда ты в палате — постоянно говоришь о войне, о боли, об ампутированных конечностях. А так съездил в дельфинарий, и есть тема для разговора на целый вечер. Человек ко всему адаптируется, — заканчивает Сергей. — Просто надо больше бойцам внимания уделять. Заниматься ими плотно, тогда мозги и вправляются.

Дед Мороз пришел
4 января, в 11 утра на территорию Одесского военного госпиталя проезжают белый седан Lexus, Toyota Land Cruiser и Kia Sportage. Это собираются волонтёры.
Алла знакомит с хрупкой брюнеткой в очках — Викой Кротовой. За последние полгода девушка стала грозой и молнией для начальства лечебницы. Волонтерство забирает у нее все свободное время: работу пришлось бросить.
Из “лексуса” выходит крепкий мужчина со щетиной — Владимир Бурдейный. Он организовывает в Одессе концерты местных и приезжих “звезд”, более 15 лет занимается организацией рок-фестиваля “Пикейные жилеты”. Сейчас помогает разнообразить бойцам культурную программу. Владимир открывает багажник автомобиля, заполненный бумажными пакетами с подарками. 90 штук.
Осенью Алла с единомышленниками провели марафон в поддержку раненных. Собрали около ста тысяч гривен — больше, чем рассчитывали. После этого решили уделять больше внимания психологической реабилитации. Начали возить парней в дельфинарий, караоке, оперный театр. А под Новый год планировали провести в госпитале новогодний концерт с известными в Одессе артистами. Сильный снегопад парализовал движение в городе, так что концерт пришлось отменить. Но Деда Мороза все-таки бойцам привезли.

Им стал  Федор Ткач, режиссер в детской театральной школе. Он одевается по всем правилам — с красным халатом, бородой, шапкой и большим мешком. Подходят остальные волонтеры.
Каждому бойцу волонтеры подготовили подарки — мандаринки, финики, большое шоколадное сердце — помощь от “Львівської майстерні шоколаду”, посеребренный амулет-трезубец и электронную книжку, подарок из Канады.
Первое для поздравлений — отделение неотложной и торакальной хирургии. Дорога к ним заснеженная, скользкая. С крыши двухэтажного здания свисают метровые сосульки. У входной двери в резиновых шлёпках на грязном асфальте курит медсестра.
— Они часто ругают волонтёров, что, мол, те без бахил приходят в палаты, а сами же в этой обуви и сигаретном дыму ходят в палаты, — комментируют появление медсестры волонтёры. — Да и убирают “для галочки”: раз в неделю пройдутся шваброй по центру палаты, и все. Как-то в гнойном отделении с бойцом два месяца провела жена, так она там все сама отдраивала: говорила, я не могу на это смотреть. При этом нам звонят люди, у которых нет средств помочь материально, но есть время и медицинское образование. Они бы все тут почистили до блеска. Но в госпитале отвечают: нельзя, режимный объект.
В пяти палатах нас ждут “киборги”, а также раненые под Авдеевкой, Дебальцево и Счастьем.
— Охохо-хо! Дед Мороз к вам пришёл и волонтерши-снегурочки, — входит в роль Фёдор на пороге первой палаты.

Эта палата №9 травматологического отделения больше похожа на барак. Душно, пахнет вареной курицей. Восемь старых больничных коек тесно приставлены друг к другу. Есть сносные — покрашенные белой краской цинковые, а есть расшатанные полусгнившие из ДСП. Простыни и одеяла избиты молью и ветхостью. Раньше в палате было девять коек: еще одна стояла под умывальником. После приезда какой-то проверки её спешно убрали. Саму палату помыли. Волонтеры говорят: по сравнению с прошлым здесь идеальная чистота. Хотя грязи на ободке раковины хватает.
Но больше всего в глаза бросаются стены: в отличие от абсолютного большинства мест, где лечатся украинские бойцы, здесь нет ни одного детского рисунка и ни одного флага. Причину бойцы объясняют с усмешкой: медсестры решили, что под рисунками заводятся тараканы. Детское творчество убрали, но тараканы никуда не ушли.
Солдата Сергея с койки у окна днем раньше привезли из операционной. Его ранило в сентябре, сразу после объявленного “перемирия”. До этого комбайнер с Запорожской области почти три месяца охранял подступы в донецкому аэропорту в Песках.
— Надіюсь, скоро випишуть, бо за дев’ять місяців всього двадцять днів був удома. Півроку провів під Донецьком — два з половиною місяці з цього часу лише стояли в Пісках. До того були в Красноармійську, Димитровому, Селідовому.
Вскоре становится ясно, что Сергей ждал своей операции целых три месяца.
— Тобто в лікарні на вас три місяці не звертали уваги? Що робили цей час?
— Постійно привозили хлопців потяжче, з ними працювали. Я радію, що мені хоч щось зробили. Бо просто лежав, дивився у стелю. Лікарі на таких, як я, не особливо звертали увагу. Більше заходили до цивільних, які платять за лікування.
В другой стороне палаты лежит Тимофей. Он немногословен. Из-за неудачного падения в окоп сломал плечевую кость, в запорожском госпитале его неправильно прооперировали и нарос ложный сустав. Здесь сустав убрали — после месяца ожидания.
— Как к вам здесь отношение?
— Ну, как. Голимое отношение. От госпиталя тут только операции. А и поесть хорошо, и свозить куда-то отвлечься, чтоб ты мозгами не торкнулся — все волонтеры делают. На войне то же самое. От государства только автомат, патронов четыре рожка и бронежилет с каской.
Когда в палату заходит Дед Мороз, лица мужчин преображаются. И молодых, и постарше. Здесь лежат седой “киборг” в майке с надписью “Путин должен сдохнуть”, директор музея в Белгород-Днестровской крепости, который добровольцем пошел на фронт, и худосочный дедушка из Мариуполя, которому под 60.
— Это уже третья моя война, — говорит он. — Если б кишечник не прихватил, был бы там и сейчас.
Особенно бойцы радуются читалкам и трезубцам. Для фотографии сразу выпрямляются. Некоторые, превозмогая боль, поднимаются на ноги.

— Оо, вот кто волшебство новогоднее делает! Медсестра, этого можно выписывать, — подбадривает Дед Мороз. — Смотри мне, в следующем году сюда уже не приду — только домой. Ну, давайте, выздоравливайте. Україна переможе, а Путін — х*йло!
Так мы обходим почти весь госпиталь. В некоторых отделениях условия лучше описанных, в отделении гнойной хирургии — хуже. Двери там ободранны, окна немыты. Возле банной комнаты объявление: работает два часа в неделю.

Медсестры везде относятся к волонтерам хладнокровно. Кажется, что если б не Дед Мороз — не пустили бы. Немного отбившись от группы, чтоб осмотреть туалет у палаты, наталкиваемся на “теплый прием”.
— Вы чего в туалет зашли? Там же написано: “Служебный”, — окликает санитарка пенсионного возраста с розовой помадой на губах.
— Так ведь другого нет.
— А вы кто?
— Волонтеры, подарки помогаем разносить.
— А почему не в бахилах? И где ваши бейджики? Уходите, пока я врача не вызвала.

Представители церкви Адвентистов седьмого дня, раздающие больным свои брошюры, с таким сопротивлением не сталкиваются. Мужчин как будто не замечают.
— Этих пускают,  потому что они могут дать 5-10 гривен младшему персоналу. А мы все, что приносим, отдаем ребятам, — объясняют волонтёры.
Напоследок волонтеры впервые заходят к генералу. Через отдельный вход поднимаемся на верхний этаж. Обстановка там резко отличается: приятного пастельного цвета стены, двери из лакированного дерева со стеклянными вставками. В самой палате несколько комнат. Генерал любезно приглашает выпить кофе, но Дед Мороз отказывается: “Я же растаю”.
— А я и не знала, что в госпитале есть полулюксы, — удивляется одна из волонтерок.
В последнее отделение — психиатрическое — доступа нет. Там решетки на окнах, персонал ссылается на спецрежим. Поэтому 17 наборов подарков для лежащих там бойцов передаем через одного волонтера, сами не заходим.
Вскоре замечаем на улице встревоженную Аллу.
— У ребят в психическом совсем нет еды. Они там, как скелеты. Володя, мне одна женщина обещала передать две тысячи гривен, ты не мог бы съездить забрать? Будет что-то на ужин парням.
Мы решаем тоже дать денег. Протягиваем Алле несколько купюр. И тут, впервые с момента нашего знакомства, хоть было уже немало сложных ситуаций, Алла расплакалась.
Пока волонтеры соображали, чем покормить больных солдат, мы говорили с Викой.

Исцеление тела и духа. Казенный вариант
Виктория Кротова — самый проблемный для госпиталя волонтер. Не раз уже она ругалась с руководством, добывала справки или другие документы, которые госпиталь совсем не горит желанием выдавать.

Виктория Кротова

Стать злой и напористой ее заставила смерть одного из подопечных. Миша четыре месяца пролежал в коме, хотя врачи не из госпиталя говорили, что это не кома, а пограничное состояние: парень и не здесь, и не там.
— А умер он просто от истощения. Весил килограммов двадцать — наверное, если б я взяла его на руки, то ничего б не заметила. Я кричала: давайте отправлять его куда-то, что-то делать. Нужны его снимки, чтоб я могла пойти к какому-то другому врачу, посоветоваться. Но нет, эта информация была закрыта. Врачи не давали ничего ни мне, ни Мишиному папе. Из трех томов истории болезни в итоге дали лишь первый. Есть подозрение, что Мише дали неправильный наркоз. Что организм его не воспринял. Но карту операции нам тем более никто не даст. Так что это практически недоказуемо, — рассказывает нам Вика.
— У меня есть фотографии Миши, когда он только поступил в госпиталь. Мальчик стоит, улыбается, и у него просто заклеен лоб и рука на перевязи. Потом я узнала, что одного парня, который почти ничего не видит, выписали и сказали ему пить таблетки. Я не врач, но не уверена, что таблеткой можно восстановить зрение после травмы в АТО, а они там обычно ожоговые, минновзрывные либо осколочные. У этого парня потом сетчатка взяла и свернулась. Произошло отслоение. И все, мальчик ослеп, — продолжает описывать ужасы лечения волонтер.
Потом был Денис. Его выписали с осколком в глазу. Осколок пролетел через череп сбоку, ударился в носовую перегородку, изменил траекторию и зашел в череп за глазом. Парень пролежал в госпитале месяц, потом его выпустили в отпуск, а после возвращения выписали опять.
— Я спрашиваю: Денис, тебе что-то делали? “Нет”. А где осколок? “Там же, где и был”. Снимки есть какие-то? “Те, которые еще в Днепропетровске делали”. Я тащу Дениса в клинику Филатова (Институт глазных болезней и тканевой терапии имени Владимира Филатова Академии медицинских наук в Одессе, — ред), добиваюсь осмотра у замглавного врача. И Дениса с вопросом “почему вы раньше к нам не обратились?” ложат на операцию, — возмущается Вика.
По ее словам, у военного госпиталя есть прямая договоренность с клиникой, что могут отправлять туда АТОшников. Вот только никто не обращается. А у Дениса за три месяца глаз уже уменьшился в размерах. При том, что сам зрительный нерв — цел, это большая удача. Но из-за того, что там все было разорвано, что там была кровь и осколок этот торчал, глаз автоматически пытался от него отодвинуться. И теперь это неоперабельно…

Больничные каталки. Такие ездят и в госпиталях Киева

— Еще Денису поставили на челюсть пластину. Извините, я не знаю, как можно подвижную нижнюю челюсть соединить с черепом неподвижной пластиной? Теперь у парня рот почти не открывается. Как можно так относиться к людям? Если вы не можете вылечить — почему не приглашаете других врачей, почему не собираете консилиум? — разводит руками женщина.
Как-то волонтеры привели в госпиталь частного врача, чтобы осмотреть Мишу. Тот сделал врачам пару замечаний по лечению. После этого в госпитале поднялся огромный скандал: “Какое вы вообще имели право его приводить?! Это закрытое учреждение. Почему вы всюду суете свой нос?” Больше Мишу врачу не показали.
После того, как ребята едут на лечение в другие госпитали, их здоровье резко улучшается, говорят волонтеры. Есть парень Коля, которому здесь неправильно прооперировали ногу и у него не сросся нерв. Волонтёры из Латвии забрали его на лечение и недавно Коля сел за руль автомобиля. Нога исправно работает. Еще был случай в нейрохирургии, когда осколок задел спинной мозг и врачи говорили, что он полностью перебит и восстановлению не подлежит. А во Львовском госпитале — восстановили.
Представители госпиталя с этими обвинениями не согласны. “Вика просто молодая, резкая. Мы и правда с ней часто спорим, но за эти месяцы мы сделали 3 тысячи операций,  и тольк один человек умер. Наши коллеги из Днепропетровска после наших операций не верили, что такое в принципе можно сделать”, — говорит представитель госпиталя. Имя просит не указывать, потому что его не уполномачивали.
До волонтерства Виктория работала в сюрвейерской компании, инспектировала различные грузы. Сейчас забота о раненных занимает все ее время. И чем больше она вникает в жизнь госпиталя, тем больше видит странного.
— Питание больных обеспечивает фирма “Артек-Союз”, еще с 2008 года, — говорит Вика. Я не видела, как кормят в тюрьме, но, думаю, там баланда и то лучше. Тут впечатление, что кого-то стошнило в тарелку. Ребята не могут это есть, отказываются. Я тоже не смогла. “Артек-Союз” обслуживает пациентов по тарифу 37 гривен в сутки, из которых 17 гривен — стоимость продуктов, а 20 гривен — так называемые услуги. Я уже подготовила целое письмо со всеми ссылками на то, как должно быть, в том числе на внутренние военные распорядки. Каждый день должен быть дежурный фельдшер, который должен пробовать пищу каждый раз. Он должен делать контрольное взвешивание. Этого никто не делает. Есть нормы, сколько должно быть мяса. А я каждый день слышу разговоры о хлебных котлетах. Конечно, 37 гривен — небольшая сумма. Но если 20 из них брать за услуги — то, действительно, можно только хлебом кормить.

Алла и бойцы

“Артек-Союз” — симферопольская компания, которая кормит не только госпиталь, а и все военные части и госпитали юга Украины. Они пообещали улучшить питание бойцов, если волонтеры купят им промышленную кухню за 70 тысяч долларов. Те отказались. Говорят, один журналист пытался разобраться в их деятельности, но вскоре случайно утонул.
— Это не наша проблема, у нас такой поставщик. Вы можете на 17 гривен накормить семью? Очевидно, нет, — оправдывается представитель госпиталя. На вопрос, почему не делают ничего, чтобы ситуацию изменить, отвечает: — А почему ничего не делают другие?
— С волонтерами у нас часто конфликты из-за имущества, но это из-за того, что они его должным образом не оформляют. Жалуются, что чайник украли. Но ведь если бы он дожным образом был оформлен, тогда бы не исчез, — говорит представитель госпиталя.
— Ни у меня, ни у других волонтеров нет цели отсюда кого-то уволить. От этого в госпитале глобально ничего не изменится. Моя цель — чтоб те, кто должны работать, работали, — продолжает Вика. — Почему мы должны через начальство заставлять санитарок мыть палаты? Почему я должна заставлять госпиталь писать заявки в Министерство обороны на новое оборудование? Они ведь сами должны видеть, что у них там старые советские матрасы. Недавно в госпиталь должен был приехать министр обороны Степан Полторак. Пацанов переодели в новую форму, посадили в отремонтированном 20-м отделении — оно вообще к АТОшникам отношения не имеет, это гинекология, по-моему. Сказали покалеченным парням сидеть на стульях, на кровати ложиться нельзя. Все это ради того, чтоб привести министра обороны и показать ему, что “у нас все хорошо”. Интересно, как министр тогда узнает, что в госпитале все плохо? Полторак, впрочем, так и не приехал.
Еще волонтеры рассказывают, что покупают госпиталю оборудование и медпрепараты, о дальнейшей судьбе которых неизвестно. Вместо болезненных аппаратов Илизарова купили несколько десятков спиц. Бойцы их не видели. Не работает и 3D-рентген-аппарат ценой в $100 тысяч, подаренный губернатором области. Говорят, в госпитале для него не нашлось подходящего помещения и пришлось перестраивать здание. Тем не менее, аппарат купили в июле, а не работает он до сих пор.
— Мы, несмотря на АТО, перекрыли крышу в трех корпусах, сделали ремонт, в том числе и там, где лежат бойцы АТО. И рентген установлен, — уверяет представитель госпиталя.

Ужасы психлечебницы
— Туда волонтеров раньше не пускали. Увидев Деда Мороза, персонал сжалился и впустил нас в коридор через задний ход. Когда эти ребята выбежали к нам — они напомнили мне утят желтеньких. Худющие, стоят возле нас, глазами огромными смотрят. “Ой, вы пришли к нам пообщаться?” Никакой военный психолог с ними не работает. Они даже не знают, кто это. “А что вам тут делают?” — спрашиваем. “Таблетки дают и уколы. Какие? Мы не знаем, они нам не говорят”, — рассказывает Алла.
По словам волонтеров, провинившихся больных из других отделений могут на сутки-двое поместить в психлечебницу. После уколов боль не проходит, и заснуть ребята не могут. Просто они не в состоянии пошевелиться или что-то сказать.
— И знаете, что больше всего обидно? Что здесь-то бойцы не ждут подвоха. Это когда на российскую территорию бойцы попадали — там, говорят, им внутренности врачи зашивали с травой, землей и песком. А здесь же свои, здесь же Украина! Парни верят, что их тут будут лечить, не ждут никакой подлости, а получают вот такое. И я не знаю, как с этим бороться.

ОПИС

Репортаж про умови лікування бійців АТО в Одеському військовому госпіталі. Після репортажу було звільнено головну медсестру та кількох лікарів. Керівництво шпиталю, на жаль, хвиля звільнень не зачепила. Написано у співавторстві з Мариною Данилюк-Ярмолаєвою.

ОПУБЛІКОВАНО

На сайті INSIDER у січні 2015 року.

ЖАНР

• РЕПОРТАЖ

ФОТО

Знімки зроблено авторами.

ПОШИРИТИ